Октябрь 2023, Тбилиси; май 2024, Алматы
Как-то весной, когда уже брезжила зелень в кронах деревьев, Софронья шла себе задумчиво по Нечаеву и наугад здоровалась с прохожими:
— Здравствуйте, Мирон Афанасьевич! Добрый день, Клавдия Николаевна! Моё почтение, Иван Дмитриевич!
И, что удивительно, никогда не ошибалась.
Занимали же колдунью причины, побудившие изо всех городов Сибири выбрать именно этот — город, несомненно, почтенный, но едва ли достойный её амбиций.
Удивлялась этому, впрочем, не она одна. Сам Алексей Митрофанович Голышев порой вопрошал, за что же ему это счастье.
— Трудно сказать, — отвечала Софронья, — пожалуй, название понравилось. Да ещё имя у реки такое поэтичное — Исто-о-ома, — протянула она. — Вы согласны?
— Конечно! Подумать только, насколько проще была бы моя жизнь, поставь меня руководить любым из городов Диковражья. Но вот достались Нечаев, Истома…
«…Софронья» — продолжил он перечисление про себя.
— Диковражье? — удивилась колдунья. Там что, дикобразы живут?
— Нет, там много оврагов.
— Ах, вот оно что. Надо бы туда отправиться…
— Да-да! — с готовностью закивал градоначальник.
— …вдвоём.
— Боже упаси! — вырвалось у Алексея Митрофановича.
Так и проходили их беседы, то за чашкой чая под вишнёвым деревом, то в доме у Софроньи.
Тихим вечером в конце апреля к колдунье постучались. Она открыла дверь и увидела на пороге немолодую женщину, смотрящую будто с упрёком.
— Рада познакомиться, — нарушила молчание Софронья.
Гостья вздрогнула:
— Я же не представилась.
— Не очень-то любезно с вашей стороны, да? — посочувствовала колдунья.
— Да зачем же мне представляться тебе?
— Действительно, — развела руками хозяйка дома, — с чего бы вам это делать. Впрочем, до имени вашего мне нет никакого интереса. Пройдёмте внутрь. Итак, что привело вас ко мне?
— Не знаю, с чего и начать. Я в отчаянии. У меня три беды: первая — это курица…
— Погодите, — прервала Софронья свою гостью, — три — это серьёзно, мне надо всё зафиксировать, чтобы ничего не перепутать.
У неё в руках возник лист бумаги и недавно изобретённая шариковая ручка.
— Что ж, теперь, прошу, излагайте.
— Так вот, первая моя беда — это курица. Одна она у меня, кормилица. Но перестала нестись.
— Это поправимо. Что дальше?
— Вторая беда — собака. Она моя покойная, то есть мужа моего…
Софронья в недоумении оторвалась от записей:
— Вы держите мёртвую собаку?
— Да нет же, я оговорилась, покойный муж, а собака живая.
— Тем более! Мужа-то почему не похоронить?
— Я… я… вы…
Женщина стала задыхаться, но отпила предложенной воды, немного успокоилась и продолжила:
— Муж на кладбище, собака дома, только толку от неё никакого — охранница та ещё, своего ли, чужого — и приветит, и подскажет, где деньги лежат.
— Какое умное животное!
— Дура она. Я человек бедный… Тут недавно курицу чуть не стащили, хорошо, что я проснулась. А собака просто на это смотрела!
— Хорошо, я поняла. Какая третья беда?
— Дочка моя. Родилась-то с короткими руками… так и не выросли. Я ей говорю, мол, учись, может, в контору какую возьмут. Будешь там переписывать бумаги, тем себя и прокормишь. А то сдохнет наша курица, и по миру пойдёшь.
— А она что?
— А она ничего.
— Эх, — вздохнула Софронья, — помочь-то делу нетрудно. Только имена их назовите мне, будьте уж так любезны, Екатерина Спиридоновна.
— Конечно. Круша, Найда и Василиса.
Софронья немедля достала из шкафчика флаконы с необходимыми снадобьями, подписала на каждом имя и вручила просительнице. На том и распрощались.
Назавтра же колдунья, гуляя по округе, услыхала какой-то шум и свернула со Встречной улицы в Поперечный проезд. С десяток людей стояли у покосившегося забора и над чем-то потешались. Колдунья подошла и спросила, в чём дело.
— Да вот… Катька на тот свет отправилась! — сквозь смех ответил какой-то парень.
— До чего… уморительно, — озадаченно произнесла Софронья и посмотрела, что происходит во дворе.
А посмотреть было на что!
Пёстрая курица расхаживала туда-сюда, то и дело останавливаясь и начиная старательно, хоть и криво, выводить лапой: «Бернардо. Кто здѣсь? Франциско. Стой! Отвѣчай мнѣ: Кто идётъ? Бернардо. Да здравствуетъ король!» — и так далее.
От чтения Шекспира колдунью отвлекла старая серая собака, которая вышла из сарая, затравленно посмотрела на людей, присела… и под новый взрыв хохота снесла самое настоящее яйцо.
Софронья закатила глаза и хотела, было, разразиться речью, но вдруг из-за забора выскочила с громким лаем полуголая девка и вцепилась зубами в платье колдуньи.
— Фу, фу, плохая девочка, — отбивалась от неё Софронья, — отпусти меня, фу, Василиса!
Полоумную оттащил от колдуньи и загнал во двор уже знакомый ей парень:
— Бывает же! Только она не Василиса, а Найда.
— Позвольте, кто же собачьим именем дочь называет?
— Ну, Катька-то — женщина с вымыслом. Была.
— Ясно, — кивнула Софронья, похоже, нимало не удивлённая. — А собаку, видать, Крушей кличут, верно?
— А то как же!
В ответ на это колдунья только покачала головой.
— Эй, Круша, ко мне!
Та с опаской подошла. Софронья погладила её:
— Забьют тебя, чего доброго, милая.
И увела собаку к себе домой.