← 5. Пруд →
Лилия Мария любила торги до самозабвения и проявляла на них такой задор, что королевский музей изящных искусств нередко становился обладателем экспонатов, более подобающих экспозиции, посвящённой истории медицины, или скорее уместных на выставке-продаже чучел. Однажды, после успешного приобретения автопортрета Дориана Грея, Лилия Мария отбила у коллекционеров авиатехники целый дирижабль (как он затесался среди произведений искусства, история умалчивает), который и преподнесла безутешному директору. Тот нашёл выход из положения и на этот раз, приспособив летательный аппарат под рекламные нужды. С тех пор он парил над Лондоном, то призывая людей одуматься и пойти на выставку работ Матисса, то требовал бросить всё и спешить увидеть недавно обнаруженные кубистические композиции Джованни Беллини.
Поэтому, когда Лилия Мария вышла субботним утром прогуляться по окрестностям и обнаружила объявление об аукционе у жестянщика, она не могла отказать себе в удовольствии посетить это мероприятие. Ведьма обнаружила в прихожей три ряда пустых стульев, а перед ними за конторкой — скучающего хозяина дома. Увидев посетительницу, он засуетился и договорился до того, что предложил „присесть чашечку чаю“.
— Благодарю, вы весьма учтивы, господин жестянщик! Однако нельзя ли уже начать?
— Видите ли, дорогая…
— Лилия, — с готовностью подсказала ведьма, для пущей убедительности кивнув головой.
— Да, Лилия, — кивнул престарелый жестянщик в ответ. Вышло так, будто они раскланялись, — видите ли, вы единственный посетитель за́ день. Мне жаль, но придётся, наверное, в другой как-нибудь раз.
— Простите, не вижу ни малейшей причины откладывать торги. Если я уйду, то, возможно, больше никого не будет.
— Но суть аукциона…
— О-о-о! Аукционы! Немало я их повидала на своём веку! — из скромности Лилия Мария слегка занизила возраст. — Видели бы вы, что творилось, когда продавали Караваджо…
— Охотно верю и могу представить, но…
— Но, пожалуй, приступим, — подсказала ведьма и заняла традиционное четвёртое место во втором ряду.
— Что ж, извольте.
Жестянщик достал какой-то рулон бумаги. Это оказался геодезический план местности, посередине которого красовался заштрихованный круг.
— На торги выставляется пруд.
Он подумал и добавил:
— Не по нужде, но за сущей ненадобностью. Как вы можете видеть, расположен он в относительной доступности, неподалёку от нашего скромного селения и используется местными жителями для проведения досуга. Купание летом, зимой иногда коньки.
— Какая прелесть, это прямо-таки курорт!
— Вы совершенно правы. Так вот, будьте любезны: на этом снимке виден пруд, каким он был лет тридцать назад.
На чёрно-белой ещё фотографии стоял моложавый жестянщик, жена его, а также двое сыновей и какие-то другие люди; каждый держал в руках по ведру. Где-то на фоне угадывалась вода.
— Итак, начальная цена — тысяча…
— Две!
— Что „две“?
— Две тысячи!
— Помилуйте, дорогая…
— Лилия! — напомнила ведьма и для пущей убедительности энергично кивнула.
— Да, Лилия, — кивнул и жестянщик в ответ, едва не ударившись о конторку, — да ведь вы здесь совсем одна. Зачем повышать…
— Две пятьсот! — Лилия Мария от нахлынувших чувств вцепилась в спинку стоящего перед ней стула, и та треснула в её руках. Именно по этой причине на аукционах, в которых участвовала ведьма-искусствовед, место перед ней всегда пустовало.
— Если вам будет так угодно, не вижу причины и отказываться, а потому готов уступить…
— Три тысячи!
— Да вы смеётесь, что ли, надо мной? Вам всякий скажет, что со старым Тони шутки плохи!
— Вовсе нет. Я повышаю ставку, чтобы выиграть. Разве не так устроены торги?
— Конечно так. Однако…
— Четыре!
Жестянщик подумал, чем чёрт не шутит, и включился в игру:
— Четыре тысячи от дамы…
— От ведьмы.
— Простите. От ведьмы во втором ряду. Четыре тысячи — раз! Четыре тысячи — два!
Хозяин дома выдержал паузу и многозначительно посмотрел на Лилию Марию. Та с безучастным видом изучала технику нанесения мазков штукатурки на потолок, решив, по-видимому, дать возможность выступить и остальным участникам аукциона.
— Что ж. Если никто больше… Четыре тысячи…
— Пять!
— Как пять? — растерялся жестянщик.
— Да что вы заладили, — рассердилась Лилия Мария, — всё что да как! Так и пруд упустить можно!
— Как упустить-то, когда никого больше…
— Восемь тысяч фунтов стерлингов!
Она прошипела это так, что жители деревни, даже те, кто не слышал ни про торги, ни про пруд, а жестянщика почитал давно мёртвым, подумали разом, что не очень-то им и хотелось сегодня покупать. Что́ покупать, никто не знал, но уступить даме во втором ряду готов был каждый.
— Да пропади он пропадом, этот пруд! — не выдержал жестянщик. — Восемь-тысяч-раз восемь-тысяч-два восемь-тысяч-три, продано ведьме во втором ряду, вы можете забрать… ах да, это же пруд… Тогда забрать, конечно, не можете.
Он устало опустился на табуреточку, а сияющая Лилия Мария танцевала вальс на две четверти и отсчитывала деньги.
Когда они оба успокоились, выяснилось, что передачу прав на водоём можно оформить упрощённо на почте, куда ведьма тотчас и направилась со всеми необходимыми бумагами.
Там разворачивалась следующая сцена:
— А я тебе говорю: ешь!
— А я тебе говорю: суп холодный! — возражал жене почтальон.
Тогда она в сердцах взяла кастрюлю и надела супругу на голову. Суп и впрямь был холодный, но Гертруда чтила девиз „никогда не сдаваться“.
Как раз в этот момент к ним заглянула Лилия Мария:
— Здравствуйте, Герта, дорогая! Чудесная погода, не правда ли? А где ваш муж?
— А он, знаете ли, отлучился. По делам, — нашлась спутница жизни почтальона.
— Что ж, как жаль, как жаль. Непременно передавайте ему всяческое моё почтение, а также вот эти документы. Вас не затруднит?
— Ни в коей мере, — с достоинством ответила почтальонша.
— Премного благодарна! Я тогда пойду.
С этими словами Лилия Мария и впрямь пошла, чем немало удивила Гертруду, потому как обычно они, распрощавшись, ещё час-другой делились новостями.
Ведьма вскоре добралась до пруда и приступила к инвентаризации. Всё было в порядке, пока она не взяла пробы воды и не провела замеры. Выяснилось, что концентрация рыбы значительно ниже, чем указано в бумагах жестянщика. Данный факт озадачил ведьму, которая принялась рассуждать вслух, плавно двигаясь по берегу:
— Должно быть какое-то разумное объяснение. Не могли же они просто взять и уйти! Или могли?
Она пожала плечами — мол, почему бы и нет — и продолжила:
— Куда податься рыбам? Тут нет в округе ничего подходящего, разве что ручей неподалёку.
Лилия Мария почувствовала, что нащупывает какую-то нить, а потому зашагала быстрее, чтобы мысль не убежала:
— Вода там проточная, после пруда было бы некомфортно. Всех в два счёта унесло бы течением в реку; там же, глядишь, до моря недалеко. Пресноводные рыбы в солёном море? Да, это определённо было бы очень глупо с их стороны.
Ведьма остановилась перевести дух и призадумалась, достаточно ли низко она оценивает интеллект прудовых рыб и не могли ли те учесть последствия переселения в ручей, если бы и впрямь соизволили идти пешком по полям и через шоссе. Но нет:
— Определённо, это было бы достаточно глупо с их стороны, а потому данную версию следует признать состоятельной и принять за главную гипотезу.
Лилия Мария была чрезвычайно собою довольна: имея в голове стройную теорию относительно сокращения поголовья рыбы в доставшемся ей пруду, она могла пресечь дальнейшую утечку жиденьких рыбьих мозгов в мировой океан.
— Мне понадобится колючая проволока, — заявила ведьма и отправилась домой, чтобы извлечь из бомбоубежища стратегические запасы этого полезного в каждом хозяйстве материала.
Проволоку, о которой идёт речь, связала на спицах и вручила на столетие Офелии Эвридике её дальняя кузина, мастерица на все руки и рукодельница всем мастерам на зависть. Дарёный моток, плод многолетнего труда, был принят хозяйкой дома с учтивым непониманием и почти сразу оказался сослан куда подальше и вот уже восемьдесят два года тихонько ржа́вел себе в забытьи. Лилия Мария обнаружила его, как и многое другое, случайно и даже не представляла, что собиралась пустить по ветру такую реликвию.
Работа спорилась и к вечеру того же дня была завершена. Ведьма сделала пару снимков получившейся ограды в стиле рококо и выложила на радость подписчикам в социальную сеть, после чего вернулась домой и вовремя поспела на чаепитие к Лукреции.
На следующий день после обеда ведьма вновь пришла проведать пруд: всё выглядело вполне нетронутым, но рыбы убавилось против вчерашнего.
Лилия Мария в возмущении затопала ногами прямо по контрольно-следовой полосе вокруг своего ограждения и направилась к бывшему хозяину пруда. Она застала его в огороде, он рыл какую-то траншею.
— Здравствуйте, господин жестянщик! Как поживаете? Как ваше здоровье? Не прохудилась ли, между прочим, крыша, как мой пруд?
— Здравствуйте! Боюсь, я чего-то не понимаю, — покачал головой старик.
— Дело в том… — ведьма взяла себя в руки и продолжила спокойнее: — То есть я совершенно уверена, что вы не умышленно так поступили, и всё же водоём, представляете, вы продали мне бракованный!
— Помилуйте, разве это возможно? Это пруд, в конце концов, а не корыто какое-нибудь.
— В том-то и дело, что он как худое корыто.
— Всё равно не понимаю. Простите, дорогая…
— Лилия! — рявкнула ведьма, энергично кивнув.
Жестянщик испуганно кивнул в ответ:
— Да, Лилия. Видите ли, пруд, насколько мне известно, до вчерашнего дня был вполне цел.
— Только рыба из него, вообразите, уходит!
— Мне трудно в это поверить.
— Смотрите: сначала поток миграции направляется в ручей. Оттуда в реку, вниз по течению и прямо в море.
— Правда? И что, до ручья по земле идут?.. — усомнился Тони.
— В том-то и дело. По земле не идут, я проверяла.
— То есть всё-таки не идут?
— Не идут, но уходят.
— Каким же, позвольте узнать, образом?
— Так вот я и не знаю. Но то, что их меньше становится, очевидно.
— А! — рассмеялся жестянщик. — Так это потому, что они, наверное, друг друга едят. С ними случается.
Лилия Мария была потрясена свежестью мысли и долго не могла спросить:
— Что же мне делать?
— Я всё улажу. Позвольте, покажу.
— Да, разумеется.
Тони как был, с лопатой, и Лилия Мария налегке двинулись к водоёму. Они не без труда пробрались на берег пруда, и жестянщик обратился к водной глади:
— Здравствуйте, рыбы мои. Да будет вам известно, что с недавних пор пруд этот принадлежит даме…
— Ведьме!
— Простите. Принадлежит ведьме, что стоит рядом со мной. Я буду очень вам, рыбы, признателен, если вы прекратите меня позорить и продемонстрируете лучшие манеры, которым я вас обучил. В особенности просил бы следить за сохранением популяции на установленном уровне в соответствии с пунктом семнадцатым нашего районного норматива для стоячих водоёмов, находящихся в частном владении, и не усердствовать в поедании друг друга, слышите?
Рыбы благоразумно промолчали.
Тони обернулся к ведьме и сказал:
— Можете не волноваться, теперь всё будет в порядке.