Март 2022, Москва — июль 2023, Тбилиси
Административное деление Нечаева может озадачить даже опытного исследователя провинциальной России, так как помимо обычных слобод и посадов здесь выделяют полгра́дья. Причина в том, что река Истома, на берегах которой и раскинулся город, очень уж быстротечна, и пересечь её на лодке — затея небезопасная. Наплавные переправы не задерживались подолгу на своём месте, а возведение постоянных мостов губернское начальство почитало излишним и на просьбы знакомого нам Алексея Митрофановича отвечало каллиграфически непреклонно.
В результате правое полградье Нечаева с его старейшими церквами было, по сути, отрезано от левобережья, где находилось большинство присутственных мест. Многие горожане вообще ни разу в жизни не пересекали реку, а если девушек и выдавали замуж «по ту сторону Истомы», то проводы напоминали похоронный обряд.
Также и зимой Нечаев был разделён надвое: вольнолюбивую реку лёд сковывал лишь у самых берегов, а в середине оставалась коварная стремнина, и даже в самые сильные морозы перебраться через Истому было невозможно.
При этом между полградьями испокон веков шло известное соревнование. Только завершат на правой стороне звонницу взамен обвалившейся, как начнут разбирать колокольню на левом берегу, чтобы отгрохать новую выше прежнего, а когда на правой стороне соорудили настил для прогулок вдоль реки, то жители левобережья не остались в долгу и обустроили дощатый променад.
Именно по нему шла сейчас Софронья и рассеянно смотрела на оцепеневших рыбаков у прорубей. Порой то один, то другой мужик оживал и вытягивал на свет божий сернистого карпа или двустворчатую щуку. Возле некоторых прорубей никто не сидел, зато из воды поднималась в воздух леска с крючком и мелкой рыбёшкой вместо наживки. На неё клевали неосторожные чайки и тут же увлекались под лёд — так утопленники добывали себе пропитание.
Колдунья была погружена в раздумья, а оттого не замечала, какое возмущение среди городского населения вызывает её скандальный шёлковый зонтик цвета морской волны, взятый на прогулку для защиты от очень уж яркого февральского солнца.
Итак, Софронья чинно ступала вдоль реки, а нечаевские дамы надрывались от шёпота:
— Вы, уважаемая, Феодора Ивановна, не иначе как ослепли: зонтик зелёный.
— Простите уж, Людмила Платоновна, но он голубой!
— Обе вы неправы, — осмелилась перебить их Авдотья Кирилловна.
— И какой же это, по-вашему, цвет? — набросились на неё купчихи первой гильдии.
— Бирюзовый.
— Вы бы ещё сказали «берёзовый». Ха-ха!
После этих слов обсуждаемая палитра сократилась до двух цветов, потому что униженная Авдотья Кирилловна бросилась в слезах куда глаза глядят. Пробегая мимо нашей героини, она крикнула «Это всё ты, склочница!» и плюнула ей под ноги. Колдунья остановилась и в недоумении вздёрнула бровь.
Тем же днём к Софронье подошли два старика в лохмотьях с просьбой подать на пропитание. Колдунья не отказывала людям в нужде, поэтому опустила руку в карман и, по своему обыкновению, достала первую попавшуюся монету. На сей раз это был целый рубль, который она и протянула нищим.
— Моё!
— Нет, моё!
Старики пытались схватить милостыню, отталкивая друг друга, но руки их проходили сквозь ладонь Софроньи, как будто она была соткана из воздуха.
— Любезные, — остановила их колдунья с улыбкой, — эта монета вам одна на двоих. Вы сможете взять её лишь вместе — и потратить так же.
Нищие молча переглянулись, а потом повернулись к Софронье, и тот, что был постарше, прошипел:
— Раздор сеешь, ведьма?
Она была потрясена до глубины души и подняла вторую бровь.
— Это что же получается, — жаловалась позже колдунья своему отражению в самоваре, — я враг согласия? Да я только и делаю, что тружусь на благо города и его жителей! — Софронья в сердцах ударила кулаком по столу, отчего вазочка варенья подавилась с испугу вишней. — К кому, как не ко мне, обращаются в трудный час люди всех сословий? Да, проклинают иногда, но сами же виноваты, ведь по собственной глупости…
Софронья помолчала ещё немного.
— И нельзя списывать со счетов всё, что я делаю на благо промыслов. На прошлой неделе приходили из Овчинной слободы, и я им не отказала… А то, что люди из Козлинной слободы про это прознали и учинили над соседями разбой, так не могу же я быть за них в ответе? Или могу? Нет, вроде бы не могу.
Короче, что ни вспоминала колдунья в этот вечер, — всё оказывалось не так хорошо, как надо: любое доброе дело рождало зависть и споры, рвало связи и рушило устои. Софронья даже немного поникла:
— Неужто лучшим моим трудам суждено кануть в Лету? — задала колдунья вслух тот самый вопрос, который рано или поздно приходит на ум каждому представителю её племени, но решимости Софронье было не занимать, и она изрекла следующее: — Не бывать тому! Учиню кой-чего, чего в Нечаеве, чай, и не чаяли!
План мгновенно родился в её голове, если, конечно, можно так сказать, поскольку ничего нового изобретать не пришлось — идей у Софроньи всегда было хоть отбавляй.
Колдунья убрала посуду со стола, разложила лист бумаги и принялась работать над чертежом. Это не заняло много времени, поэтому тем же вечером, когда стемнело, всё было готово. Софронья надела шубу поверх домашнего платья и вышла на крыльцо. На небе красовалась полная луна, и город белел и сверкал в её лучах.
Ночь, опустившаяся на город, была на редкость тиха, и колдунья, может, не стала бы тревожить всеобщий покой, однако срочность дела оправдывала любые меры. Софронья молодецки свистнула, отчего снег попадал с крыш по всей округе и проснулся дремавший далеко в полях ветер. Он заржал и понёсся на зов, вздымая метель, перескакивая через заборы, стуча в двери и окна. Вскоре ветер был возле крыльца колдуньи; она вскочила на него верхом и рванула к своей цели.
Оказавшись у реки, Софронья принялась зачерпывать руками лунный свет, давая ему пролиться сквозь её тонкие длинные пальцы и затвердеть, а затем ещё, и ещё, и раз за разом, так что назавтра от полнолуния на небе остался лишь тонкий серп, что вызвало немало дискуссий в академиях наук по всему миру.
Колдунья придирчиво осмотрела своё творение, осталась им вполне довольна и направилась восвояси, а наутро всякий, кто выходил на берег реки, ахал: через Истому перекинулся однопролётный мост оригинальной конструкции. Он сиял на солнце огнём и поражал воображение, так как был сделан изо льда. Люди столпились у обоих концов моста, давались диву, но не больно-то спешили в другое полградье.
— Это же лёд, так и в воду недалеко… — объяснял свой отказ подниматься на мост инженер, выписанный из самой столицы. Он давно мечтал покинуть Нечаев «любым способом», но путь на тот свет его не прельщал.
Тем не менее возможность достичь того берега Истомы была для всех очевидна, и люди подначивали друг друга, то и дело пререкаясь:
— Сами и лезьте, раз такие бесстрашные! А у меня жена, может быть, в Длинном переулке живёт, — сообщил Дмитрий Игнатьев, человек неопределённого рода занятий, и добавил: — Мартой звать.
— Простите, вы разве не в Долгом переулке с Марфой живёте? — лукаво спросила затесавшаяся в толпе Софронья.
— Я и говорю: у меня семья в Долгом переулке.
— Но вы только что сказали, что в Длинном.
— В Долгом, в Длинном… Какая разница!
— Так в том или в ином? И всё-таки Марта или Марфа? — не отставала колдунья.
— Не твоего ума дело! — огрызнулся Дмитрий.
— Не моего, — вздохнула колдунья, уступая место в первом ряду оказавшемуся тут же околоточному надзирателю.
Дмитрий попытался бежать, но впечатался в прозрачную опору моста. Это избавило представителя власти от хлопот, связанных с задержанием, а кроме того, убедило присутствующих, что ледяное сооружение не так уж хрупко, как кажется. И всё равно никто не отваживался первым взойти на мост.
Положение спас градоначальник, который приехал лично удостовериться в подлинности небывалого сооружения. Он нашёл взглядом Софронью, та едва заметно кивнула, и Алексей Митрофанович обречённо велел кучеру подниматься на мост.
Лошадь била копытами по льду, отчего над рекой разносился звон, но ничего страшного не произошло. На той стороне Истомы гостя встретили наспех сооружёнными хлебом-солью и стали ждать речи.
— Дорогие жители правого полградья, сограждане! Со дня основания Нечаева вы вносили свой вклад в развитие разобщённого нашего поселения, но теперь выпала возможность объединить усилия. Я буду способствовать процветанию обеих частей города. Как ваш градоначальник… — тут он осёкся, потому что в толпе пошёл ропот.
— Мои извинения, — обратился к Алексею Митрофановичу солидный мужчина, — но глава Нечаева — это я. А вы кто такой будете?
Потребовалось несколько дней переписки с вышестоящим начальством, чтобы выяснить, что и Алексей Митрофанович, и Елисей Никодимович — главы города. Точнее, по мнению губернских властей, самих городов было два — Нечаев Левобережный и Нечаев Правосторонний, в каждом из которых обреталось своё руководство.
Пока суд да дело, горожане времени даром не теряли и использовали возможности, которые предоставил им чудесным образом возникший мост. Уже во вторник утром там столкнулись крабоноши и раконосцы: так уж было заведено, что товар их лежал в вёдрах на коромыслах, поэтому разойтись им никак не удавалось. Уступать дорогу никто не хотел, и продавцы подняли крик, кляли своих собратьев на чём свет стоит и до того горячились и кипятились, что их членистоногие сварились прямо на морозе и по всему мосту образовались лужи.
Потом с левого берега изведывать новые земли отправились бабы с баранками, а навстречу им двинулись торговки бубликами. Завидев друг друга, они завели следующую беседу:
— Здоровьичка вам, заречные!
— И вам не хворать, тусторонние!
— Что, сушки свои плесневелые тащите людей травить? И не стыдно вам?
— Ой, ой, чья бы корова мычала, овцы и те баранки лучше делают — смех, да и только!
— Между прочим, наш продукт завоевал золотую медаль на выставке достижений нечаевского хозяйства!
— Врать-то не надо, а?
— Сами хороши!
После этого они вцепились конкуренткам в волосы и так визжали, что перила на мосту треснули.
Софронья наблюдала за происходящим, сидя в беседке на берегу Истомы, и хмурилась. Созданный ею мост призван был объединить город и его людей, но вместо этого стал источником новых конфликтов. Люди по разные стороны реки пользовались общим наречием, но будто говорили на разных языках.
И на следующий день было то же, и ещё день спустя. Купцы собачились с торговцами, печники ссорились с каминотёсами, а мост истекал ручьями и исходил по́том да слезами — то ли от запала, с которым ругались нечаевцы, то ли из-за солнца, но он таял на глазах.
В конце недели колдунья отправилась на инспекцию своего сооружения и обнаружила, что мост был весь в дырах, опоры его покосились, и трещины испещрили лёд вдоль и поперёк. Она стояла над рекой и, поджав губы, качала головой.
— Софронья Васильевна, — подкрался к ней Елисей Никодимович, — а почему вы живёте в левобережье? Не пристало человеку вашего склада ума обитать в этой… пародии, — махнул он рукой в направлении чужого полградья.
— Ах, — откликнулась колдунья, — и куда же вы мне переезжать прикажете?
— Есть у нас один прекрасный домик, о четырёх окнах, со сливовым садом… — промурлыкал градоначальник. — Так что, не хотите ли к нам? А мы вас советницей назначим.
Последние слова услышал Алексей Митрофанович, который тоже поднялся на мост:
— Как же это понимать, Елисей Никодимович? Софронья Васильевна — моя правая рука.
Колдунья поправила его:
— Левая.
— Почему это?
— Потому что ты, Алексей Митрофанович, на левом берегу Истомы командуешь.
— И что, — испугался он, — ты хочешь по рукам пойти?
— Совершенно естественное и разумное желание, — закивал Елисей Никодимович.
Услышав это, Алексей Митрофанович кинулся на коллегу, и началась перепалка не на словах уже, а на деле.
— Какие же вы невыносимые! — взвизгнула Софронья. — Вот уж воистину не зря говорят: разделяй и властвуй! А я-то, наивная, ещё думала, что можно объединить коня и трепетную… пламень, хотя и дураку известно, что одно надо ловить, а другое тушить! — с этими словами колдунья топнула ногой, отчего лёд затрещал, накренился и стал разваливаться. Градоначальники бросились наутёк, каждый к своему берегу, а Софронья, кинув брезгливый взгляд по очереди на каждое из полградий, отправилась всё же домой, на левое. Когда она ступила на землю, послышался ужасный грохот: мост рухнул в Истому, подняв огромную волну, которая прошла до самого синего моря, сея повсюду разор и разрушение.