Декабрь 2023, Кейптаун; июнь 2024, Тбилиси
Календарь города Нечаева отличался от принятого в остальных уделах империи своею прогрессивностью: покуда на одной улице стояла суббота, на другой уже могла быть среда. А вышло это так: губернское начальство — ради пущего порядка — закрепило за каждым из сельскохозяйственных и ремесленных событий года строго одну дату. Скажем, репу было предписано отныне и вовеки сеять такого-то мая, а тянуть — сякого-то августа, и всё это невзирая на заморозки, сушь или дожди. Население, конечно, возроптало, но вполголоса, так, чтобы до вышестоящих ушей ничего не дошло, однако в родном городе их всё ж услыхали и тихонько разрешили менять число дней месяца по необходимости, чем люди охотно и пользовались.
И всё же ни одному месяцу не удаётся повзрослеть настолько, чтобы идти дольше тридцати одного дня. Вот и июль на исходе положенного срока споткнулся, ударился оземь, да и обернулся августом.
Лето, кстати, было на редкость жаркое. Солнце пекло немилосердно, земля расходилась по швам и Софронья просто сбилась с ног ставить на неё заплатки: только избавишься от трещины здесь, глядь — где-то в поле новая ползёт.
— Погода у вас, Алексей Митрофанович, — жаловалась колдунья, глядя, как мёд с ложечки льётся в чай, — далеко не подарок.
— Отчего же «у меня», — отозвался градоначальник.
— Ну не у меня же, — пожала плечами хозяйка дома, — я, знаете ли, за солнцем не слежу.
— Так и я не слежу…
Софронья до того удивилась, что натурально остолбенела. Из солидарности с нею даже мёд перестал течь.
— Значит, оно без присмотра осталось?
— Разве возможен надзор за солнцем? — Алексей Митрофанович усмехнулся.
— Конечно. Оно ведь перегорит… — растерянно ответила колдунья. — А ещё удивляются, что посевы гибнут!.. Подумать только!..
И она в негодовании села к градоначальнику боком. Его такой поворот событий вполне устраивал — профиль у колдуньи был изящный, — но он счёл за необходимое извиниться.
— Софронья!.. Софронья, свет, Васильевна! — тишина. — Светило вы наше! — молчит. — Светлейшая! — вздёрнула бровь. — Светоч души моей! — хмыкнула, уже лучше. — Только не вынуждай меня говорить «Ваша светлость», это непорядочно, в конце-то концов!
— А солнце бросать на произвол судьбы, значит, порядочно? Экая у тебя двойная мораль, Алексей Митрофанович. Стыд, да и только!
— Пойми же: не могу я с ним ничего поделать! Если это так важно, займись солнцем ты.
— Щедрое предложение, — вернулась колдунья анфас. — Уверен?
— Да разве случится что-то плохое? — махнул рукой градоначальник с не характерной для себя беспечностью.
Получив бразды правления дневным светилом из рук самих властей, Софронья быстро навела порядок в небесах и вернулась на грешную землю — исправлять последствия небывалой жары. Колодцы вновь стали давать некипячёную воду, козы и овцы перестали доиться молоком с пенкой, а число тепловых ударов среди птиц и людей устремилось к нулю.
Как-то раз колдунья возвращалась домой окольным путём мимо нечаевского острога; ворота его были против обыкновения закрыты. Часовой поведал, что в заточении содержатся пятеро приговорённых к казни человек, но за что их сослали сюда, он не знал. Тогда заинтригованная Софронья отправилась на приём к самому коменданту.
— Ах, Софроньюшка, дорогая, как я вам рад, — подскочил тот в ужасе со стула, увидев, кто к нему пожаловал. — Не мучает ли вас жажда? Могу предложить чаю, морсу, квасу, лимонаду, медовухи, вина, кофею с молоком или сливками, кефиром, ряженкой, сметаной, простоквашей, творогом… — суетился он вокруг визитёрши.
— Да-да, всё вместе, — улыбнулась колдунья, заставив коменданта остановиться. — И ещё, пожалуйста, воды.
— Сию минуту, — начальник острога велел принести напитков «каких только имеется» и, вздохнув, поинтересовался: — Что же привело вас сюда?
— О, не более, чем праздный интерес, дорогой Михаил Станиславович. Хотелось бы знать, кто же те пятеро узников, вверенных вашим заботам?
Выяснилось, что сидельцы имели неосторожность написать в соавторстве утопию, суть которой сводилась к тому, что и без царя в голове мир не рухнет. Но цензор вовремя вспомнил, что сердце городов русских — Москва, а голова-то — Петербург, и государственная машина заверещала, обнаружив в тексте покушение на самого императора. Во избежание недоразумений революционеров приговорили к повешению, в Нечаеве же они оказались лишь потому, что прочие тюрьмы были переполнены, а содержать опасных преступников предписывалось в изоляции от остальных арестантов.
— Сдаётся мне, — заметила Софронья, ознакомившись с выдержками из крамольного текста, — что ни за что ни про что вы их на тот свет отправите, вот что я вам скажу.
— Это вы верно подчеркнули, — лебезил комендант, — ни за что не позволю сорвать казнь, а то тут уже выступали некоторые. Завтра же на рассвете, как было велено… Приходите посмотреть! Обычно мы дам не приглашаем, но вы-то не-е-эээ… то есть для вас-то мы уж сделаем исключение, милейшая Софронья Васильевна!
— На рассвете, говорите? — уточнила колдунья. — Будет вам рассвет, — прошептала она, уже выйдя за ворота тюрьмы.
Наутро солнце не взошло.
Уездный город Нечаев пребывал во мраке и в восемь, и в десять часов, и даже после полудня. Градоначальника Софронья принять отказалась, сославшись на «вон какая темень», «ночь на дворе» и вообще «идите, дорогой Алексей Митрофанович, спать». Ничего не добившись от колдуньи, он вернулся домой.
Ночь продолжилась и на следующий день, поэтому главе Нечаева пришлось срочно вскрывать стратегические запасы свечей и раздавать их жителям города.
На третьи сутки Софронья обнаружила у двери корзину с дорогим презентом и запиской:
От астрономического общества г. Нечаева
с благодарностью
и надеждой на дальнейшее сотрудничество.
Исследователи звёздного неба, пожалуй, были единственными, кто радовался кромешной тьме, потому что остальным приходилось нелегко. Люди работали в поле при свечах, ходили с ними в лес по грибы, впотьмах посещали лавки и магазины и наощупь мылись в бане.
Утром четвёртого дня город проснулся разом в редком порыве единодушия. Оказалось, что какой-то солдат отправился с лучиной на пороховой склад. Поскольку было очень темно, то ни солдата, ни склада найти потом не удалось. Дело кое-как замяли, назвав взрыв «отголоском тёмных веков», что вполне устроило губернского воеводу.
Когда стало заметно увядание природы, Алексей Митрофанович совершил очередную попытку пробиться к Софронье. Она сдалась под натиском его отчаяния и пообещала всё исправить.
Для этого колдунья вновь отправилась в острог.
— Здравствуйте, Софроньюшка, чем обязан? — огорчился комендант.
— Я, дорогой Михаил Станиславович, хотела бы навестить ваших литераторов.
— Как это благородно с вашей стороны! И нет ничего проще: за оградой налево.
— То есть?
— Ах да, вы, верно, не знаете. Там же наше маленькое и уютное — ха-ха — кладбище.
— Погодите, вы что, их казнили?
— Конечно, неделю тому назад.
— Обещали же на рассвете, а его, как вы могли заметить, всё это время не было.
— Да, удивительное природное явление. Но, знаете, у нас всё просто: восход восходом, а казнь по расписанию. Рассвет — это такой час. Шесть утра. А то, представьте, — он иронично улыбнулся, — если каждый раз, когда солнце не встаёт, его дожидаться, то эдак можно и вовсе ничего не успеть.
Колдунья шла домой в задумчивости. По виду трудно было сказать, расстроена она больше или удивлена. С крыльца Софронья небрежно махнула рукой, и солнце выскочило из-за горизонта.
Тут же охрипли петухи, разлились по улицам накопившиеся туманы и зачихали, глядя на небо, счастливые горожане. Их жизнь пошла своим чередом.