Николай Семёнович Лесков — 16 ноября 2011
Роман «Некуда», книга первая «В провинции», глава шестнадцатая «Перчатка поднята»
Узнав, что муж очень сердится и начинает похлопывать дверями, Ольга Сергеевна решилась выздороветь и выйти к столу. Она умела доезжать Егора Николаевича истерическими фокусами, но всё-таки сильно побаивалась заходить далеко. Храбрый экс-гусар, опутанный слезливыми бабами, обыкновенно терпеливо сносил подобные сцены и по беспредельной своей доброте никогда не умел остановить их прежде, чем эти сцены совершенно выводили его из терпения. Но зато, когда визг, стоны, суетливая беготня прислуги выводили его из терпения, он, громко хлопнув дверью, уходил в свою комнату и порывисто бегал по ней из угла в угол. Если же ещё с полчаса история в доме не прекращалась, то двери кабинета обыкновенно с шумом распахивались, Егор Николаевич выбегал оттуда дрожащий и с растрёпанными волосами. Он стремительно достигал комнаты, где истеричничала Ольга Сергеевна, громовым словом и многознаменательным движением чубука выгонял вон из комнаты всякую живую душу и затем держал к корчившей ноги больной такую речь:
— Вам мешают успокоиться, и я вас запру на ключ, пока вы не перестанете.
Затем экс-гусар выходил за дверь, оставляя больную на постели одну-одинёшеньку. Manu intrepida поворачивал он ключ в дверном замке и, усевшись на первое ближайшее кресло, дымил, как паровоз, выкуривая трубку за трубкой до тех пор, пока за дверью не начинали стихать истерические стоны. Сначала, когда Ольга Сергеевна была гораздо моложе и ещё питала некоторые надежды хоть раз выйти с достоинством из своего замкнутого положения, Бахареву иногда приходилось долгонько ожидать конца жениных припадков; но раз от раза, по мере того, как взбешённый гусар прибегал к своему оригинальному лечению, оно у него всё шло удачнее. Не успеет, бывало, Бахарев, усевшись у двери, докурить первой трубки, как уже вместо беспорядочных облаков дыма выпустит изо рта стройное, правильное колечко, что обыкновенно служило несомненным признаком, что Егор Николаевич ровно через две минуты встанет, повернёт обратно ключ в двери, а потом уйдёт в свою комнату, велит запрягать себе лошадей и уедет дня на два, на три в город заниматься делами по предводительской канцелярии и дворянской опеке. У Егора Николаевича никак нельзя было добиться: подозревает ли он свою жену в истерическом притворстве, или считает свой способ лечения надёждным средством против действительной истерики, но он неуклонно следовал своему правилу до счастливого дня своей серебряной свадьбы. А теперь, когда Абрамовна доложила Ольге Сергеевне, что «барин хлопнули дверью и ушли к себе», Ольга Сергеевна опасалась, что Егор Николаевич не изменит себе и до золотой свадьбы.
Пётр Ильич Чайковский — 13 августа 2011
Письмо Надежде Филаретовне фон Мекк, 19 июля 1880 года
Вчера утром я Вам выражал свою любовь к «Carmen», а вечером познакомился с новым для меня произведением Massenet «Marie Magdeleine». Я приступил к нему с некоторым предубеждением. Мне казалось слишком смелым заставлять Христа распевать арии и дуэты, но оказалось, что вещь преисполнена достоинств, изящества и прелести.
Понятно, что в Токио я приехал в гастрономическом ореоле. Чтобы отметить событие, переводчик выбрал ресторан с непроизносимым для него названием: «Волга». Из русского в нём были стулья (редкость в японском общепите) и негр-швейцар, умевший говорить «спасьибо».
Иоганн Вольфганг Гёте — 28 января 2011
«Сказка»; перевод Ирины Сергеевны Татариновой
Радужное его настроение длилось недолго: к своей досаде, правда, тоже недолгой, он увидел, что по мосту, пошатываясь на ходу, бредёт как будто ещё не совсем очнувшийся после утреннего сна великан и вносит смятение в толпу. Как обычно, ещё полусонный, шёл он искупаться в знакомой бухте, но на её месте почувствовал у себя под ногами твёрдую почву и топтался теперь по настилу широкого моста. Весь народ с удивлением глядел на него, однако никто не ощущал толчков от той неуклюжести, с коей он, нетвёрдо ступая, раздвигал людей и скот. Но когда солнце стало светить ему в лицо и он поднял руку, чтобы протереть глаза, тень позади него стала молотить по толпе огромными кулачищами, не разбирая куда, нанося увечья, валя с ног людей и животных, грозя сбросить их в реку.
Джеймс Морьер — 27 января 2011
«Похождения Хаджи-Бабы из Исфагана», глава 26 «Хаджи-Баба обманывает обоих докторов, персидского и европейского»; перевод Осипа-Юлиана Ивановича Сенковского
(О европейском докторе):
Не стану описывать разных частей дивной его одежды, но не могу умолчать о том, что всего более меня в нём поразило: он сидел у себя дома и принимал гостей, в противность всем правилам вежливости и светского воспитания, с открытою головою и в сапогах, а не в колпаке и босиком — как будто голова его была в бане, а ноги в дороге!
Лу Синь — 12 декабря 2010
«Подлинная история A-Q», глава 3 «Продолжение списка побед»; перевод Вл. Рогова
Он учился в иностранной школе в городе, а затем, неизвестно как, попал в Токио; спустя полгода он вернулся домой без косы и стал похож на иностранца. Мать его долго плакала, а жена с горя трижды прыгала в колодец.
Три мушкетёра привезли королеве подвески. Каждый мушкетёр привёз по 8 кг. Сколько кг подвесок привезли три мушкетёра вместе?
Рабиндранат Тагор — 4 декабря 2010
«Дом и мир», часть «Рассказ Бимолы»; перевод Веры Александровны Новиковой
Дух современности — как опьяняющий напиток. Простые вещи благодаря ему становятся непонятными.
Бонкимчондро Чоттопаддхай — 24 ноября 2010
«Радж Сингх», часть пятая, глава «Нужно разжечь огонь»; перевод Сергея Алексеевича Цырина
«…Не женитесь на моей дочери, иначе я прокляну вас обоих. Пусть лучше дочь моя будет бесплодной, станет вдовой и никогда не узнает счастья. Пусть ваша столица превратится в обиталище шакалов и собак».
После этого страшного проклятия Викрам Соланки сделал приписку:
«Если у меня когда-нибудь будут основания считать вас достойным женихом, я добровольно отдам вам в жёны свою дочь».