← 6. Леденцы →
Лилия Мария Серна, в халате с обезьянами, открыла дверь и следующие несколько минут наблюдала необыкновенное явление: не всякий день встретишь на пороге дома толпу разгневанных крестьян. Поскольку говорили они все одновременно, ведьма поначалу затруднялась установить цель визита, но вскоре сумела разобрать отдельные слова и поняла, что по душу её пришли из-за вчерашнего.
Она не ошиблась. Накануне произошло следующее…
— А ну дай сюда конфету! — рявкнула Лилия Мария, так что у девочки от неожиданности открылся рот. Леденец выпал, но ведьма ловко подхватила его щипцами, которые специально носила для таких случаев, и аккуратно упаковала добычу в полиэтиленовый кулёк, не обращая внимания на рёв ребёнка. Она собиралась продолжить путь в магазин, но её окликнули:
— Эй, дамочка! Постойте-ка.
— Вы это мне? — вскинула бровь Лилия Мария, не привыкшая к такому обращению.
Голос принадлежал немолодой женщине, няне девочки.
— Что это вы вытворяете, а?
— Да я, собственно, вот, — объяснила ведьма-искусствовед и продемонстрировала леденец в пакетике.
— Вы зачем ребёнка обидели, а?
— Да как же это? — Лилия Мария не могла взять в толк, в чём её упрекают. — Почему же обидела?
— Ага, то есть вот так взять и конфету отнять — это нормально?
— Ну да, — обрадовалась ведьма, что собеседница сама всё поняла.
Но не тут-то было.
— Что за дикарские повадки? Вы из леса, что ли?
— Нет, из Лондона, — теперь вовсе обиделась Лилия Мария.
— Оно и видно. Совсем там совесть потеряли! В метро себе разъезжают, в театры ходят…
— Да простите, наконец, чем я заслужила такое к себе отношение?
— Она ещё спрашивает! Нет, вы только на неё посмотрите!
Лилия Мария оглянулась по сторонам. Смотреть на неё, кроме рыдающей девочки, было некому.
— Знаете, я решительно отказываюсь продолжать разговор в таком тоне, — заявила ведьма и перешла на другую сторону улицы. Она ускорила шаг, но всё равно ещё долго слышала возмущённые крики няни.
В магазине она взяла только самые необходимые вещи и поспешила покинуть деревню. Чтобы не встречаться со странной женщиной вновь, ведьма пошла обратно окольным путём, хотя крюк выходил немалый, а сумка с пятьюдесятью килограммами гвоздей слегка оттягивала плечо. Однако удача Лилии Марии бежала домой по другой, короткой дорожке: из-за угла показалась няня, да не одна, а с подкреплением в лице мужчины.
— Во-от, она, она, это она нашу Джейн обидела! — наябедничала тётка.
Ведьме совсем не хотелось сейчас заводить новые знакомства, а потому она легко, как козочка, перепрыгнула через плетень и скрылась в зарослях. Дома она добавила леденец к своей коллекции и думать забыла о происшествии.
И вот обитатели деревни в поисках отмщения явились к Лилии Марии. Уклонившись от очередного выпада в свой адрес — безумного вида женщина, в обычной жизни гримёр Ковент-Гардена, то и дело пыталась проткнуть её вилами, — ведьма обворожительно улыбнулась и предложила гостям кофе.
Общественность сочла предложение приемлемым, поэтому Лилия Мария скрылась в особняке и вскоре вернулась с сервизом. Расставив чашки прямо в воздухе, она пропала опять и принесла на этот раз ведёрный кофейник, вызвавший неподдельный интерес у одного из визитёров, который знал толк в антиквариате.
— Погода сегодня восхитительная, — поведала Лилия Мария гостям, наливая кофе.
— Ваша правда, — сказал отец Джейн, — вопреки прогнозу.
— Знаете, я знавала метеорологию в лучшие её годы, когда скептическое отношение к предсказаниям не давало людям ложных ожиданий. Теперь же многие готовы поверить написанному на каком-нибудь сайте больше, чем своим глазам!
— Но нередко обещания синоптиков бывают точны, — заметил мужчина.
— Как и любое иное суждение с отличной от нулевой вероятностью. Однако такие предположения не могут всегда сбываться одно за другим подряд! Например, вы можете уронить чашку на землю, или наоборот — вам самому упадёт что-нибудь на голову, или, скажем, придёт смс о выигрыше в миллионную лотерею. Каждое из этих событий может случиться в определённый момент времени, но только не подряд!
— Пожалуй, — сказал отец обиженной девочки и выпустил чашку из рук. — Ой, глупо вышло, — извинился он и наклонился, чтобы её поднять. В этот момент по небу пронеслась тень альбатроса.
— Какой красавец! — восхитилась гримёр.
Польщённый, альбатрос крякнул, и сырная голова, которую он нёс в клюве, со свистом обрушилась на отца Джейн — не ожидая удара в спину, он распластался на земле.
— Господи, Оливер!
— Чёрт возьми!
— Там-парам, пам, пам, — откликнулся телефон.
Не веря своему счастью, даже не поднимаясь с газона, мужчина достал мобильный и скис:
— Задолженность по кредиту.
— Как видите, я была права, — подвела итог Лилия Мария. — Вы в порядке?
— Да, вполне.
— Вот и славно. Ох! — спохватилась она вдруг. — Я же ничего не предложила к кофе! Кто-нибудь хочет печенья или конфет?
Повисло молчание. Гримёр отставила чашку и взяла вилы поудобнее.
— Кстати, про леденцы… — сказал отец Джейн.
В ходе дальнейшей беседы Лилия Мария узнала, что мнение няни о недопустимости изымания конфет у детей разделяют „все нормальные люди“ и что уж от кого, от кого, а от столь достопочтенного возраста дамы такого никто не ожидал.
Спустя полчаса препирательств ведьма стала находить их утомительными и решила прибегнуть к хитрости. Витиевато извинившись, она объяснила своё нападение этикетом начала двадцатого века, который, дескать, не допускал сосания леденцов при всём честном народе.
— Весьма любопытно, никогда о таком не слышал, — сказал кто-то из гостей.
— То были неписаные правила, — пояснила Лилия Мария.
— Что ж, это отчасти оправдывает ваше поведение, хотя оно и не соответствует современным представлениям о допустимом.
— В самом деле? Что ж, жаль, что у нашего общества такая короткая память.
И с оскорблённым видом Лилия Мария принялась разглядывать облака. Пристыженный, отец Джейн решил продемонстрировать свои лучшие манеры и сделал комплимент ведьме, которая, по его словам, олицетворяет саму память поколений, обеспечивает непрерывность культурной традиции, такой хрупкой, и позволяет воочию узреть…
(Впоследствии мужчина сокрушался: „Не знаю, что́ на меня нашло, Энн, но я сказал «узреть»! Чёрт знает что такое!“)
Так вот, что́ узреть, он так и не смог придумать, поэтому сделал неопределённый жест в сторону оскорблённой невинности и с отчаянием посмотрел на остальных, но под впечатлением от его красноречия все молчали. Пришлось продолжать самому:
— И, может быть, общение с вами в ситуации неконфликтной было бы даже полезно для подрастающего поколения, особенно теперь, летом, когда дети только и делают, что ничего не делают.
Идея понравилась Лилии Марии: однажды, подменяя коллегу, она рассказала подросткам про Эль Греко и нашла в их душах отклик своим представлениям о прекрасном. Диссертация её тогда продвинулась на тысячу страниц разом, и вот мироздание давало ей шанс повторить положительный опыт.
— Пожалуй, я не отказалась бы провести для них экскурсию…
— Но у нас здесь нет музея! — взвилась гримёр.
— Слушайте, да что вы всё время как из-под трактора выскакиваете, это же просто невозможно, ну в самом деле, и ладно бы только это, а то ведь перебиваете на полуслове, просто невиданная наглость и дерзость неслыханная, да ещё и вилами своими трясёте, как дикарка, просто терпения никакого на вас не хватает, как вас окружающие только терпят, я бы вот не смогла! — произнесла заклинание на одном дыхании Лилия Мария и, победно взирая на свежеобращённую жабу, продолжила как ни в чём не бывало: — Итак, я говорю, что не прочь провести экскурсию для молодёжи по своему дому. Это, видите ли, несравненный и единственный в своём роде на многие километры вокруг образец старинной архитектуры и классического интерьера.
— Замечательная идея! — согласились все и, обсудив детали встречи, распрощались.
На другой день ровно в полдень Лилия Мария распахнула дверь и обнаружила отца Джейн уже наполовину нажавшим на дверной звонок.
— Опаздываем, — пропела она весьма благодушно и оглядела вверяемую ей группу.
Перед ней было пятеро детей в возрасте от одиннадцати до шестнадцати лет, а из взрослых помимо отца Джейн — Элизабет, мать одного из подростков. Саму Джейн решено было не приводить: во-первых, в силу малого возраста, а во-вторых, потому что при упоминании Лилии Марии в глазах её читался суеверный ужас. Тот же эффект производили теперь и некогда обожаемые ею леденцы.
— Милости прошу, — сказала Лилия Мария.
Экскурсанты один за другим, осторожно озираясь по сторонам, вступали в полумрак прихожей. Когда отец Джейн занёс ногу над порогом, его остановило разочарованное „Э, э-э, э-э“, сопровождаемое покачиванием головы. Он послушно выплюнул жвачку в подставленный кулёк и был допущен до входная входных. Дверь закрылась, и Лилия Мария уставилась под ноги одному из мальчиков. Тот неуверенно потоптался на месте и чуть не подскочил, когда голос ведьмы сообщил ему (как и остальным) прямо в уши:
— Вы видите на полу полустёртые линии. Здесь находился знак — зажмурившийся медведь. Это древний символ, чьё истинное значение теряется в веках, однако ещё в шестнадцатом столетии полагали, что он защищает дом от нечистой силы. Если какой-то дух пытался проникнуть внутрь, медведь, почуяв опасность, открывал глаза и нападал на незваного гостя.
— Куда же он делся? — спросила Элизабет.
— Вероятно, стёрся в эпоху моды на шарканье или пал в неравном бою.
— А какие духи могли пробраться внутрь?
— Например, Ужас за шторкой.
И она повела группу по коридору.
— Ужас за шторкой физически хоть и безвреден, однако присутствие его способно любого вывести из себя. Вы включаете воду в душе и вдруг понимаете: за шторкой кто-то есть. Выглядываете — никого. Принимаетесь мыться снова — опять кажется, что там кто-то стоит… Однажды старший сокольничий каретного сарая королевы Виктории едва не лишился рассудка, всего лишь пытаясь искупаться в монаршей ванне. В отсутствие её величества, разумеется.
— Че-пу-ха! — сказал старший мальчик во всеуслышание. — Чепуха чепушущая!
Он хотел поделиться и другими своими соображениями, в частности свежей идеей о глупом образе ведьмы, который эксплуатирует хозяйка дома, но не успел: услышав в его „чепухе“ родные звуки, в коридор выехал с целью знакомства совершенно счастливый Чайник.
— А-а-а-а-а-а! — кричал подросток, избегая попыток кипящего Чайника расцеловать его в обе щеки.
— Чуф, пуф-пуф! — восхищался Чайник его ручками и крышечкой.
Так они дошли до гостиной, где Чайник наконец согласился, что обознался, и поехал на кухню выпить чаю.
— Вам, должно быть, кажется совершенно естественным, что из коридора мы попадаем в гостиную, — распахнула Лилия Мария дверь в последнюю, — но не будьте так наивны. Коридор, вы могли заметить, слабо освещён, а в гостином зале большие окна и стеклянная дверь в сад. У этого есть смысл: когда мы двигаемся в темноте неведения, взгляды наши узки, как стены этого коридора, но если мы будем достаточно упорны, чтобы сделать все необходимые шаги, то выйдем на простор ясного сознания. Свой нынешний вид эта комната приобрела ровно столько лет назад, сколько нам всем, вместе взятым.
Взрослые экскурсанты попытались прикинуть в уме, сколько это получается, но поскольку возраста Лилии Марии в точности никто не знал, то выходило лет двести плюс-минус столетие.
— Что скажете? — обратилась Лилия Мария к гостям.
— Эм…
— Ну…
— Очень симпатично, — нашёлся отец Джейн.
— И стулья такие милые, — добавила Элизабет.
Лилия Мария закатила глаза:
— Конечно, в глаза бросается полотно справа от камина. Это работа неизвестного, но очень достойного итальянского художника семнадцатого века. Интересна она прежде всего одной деталью…
На картине был изображён черноволосый человек средних лет с пером в руках. Момент был выразительный — он будто только что сделал широкий росчерк, так что оставил чернильный след на поверхности стола. Поскольку сидел он спиной к окну, яркий солнечный свет падал сзади и написанное совершенно пропадало в тени.
Ведьма достала мобильный телефон и включила фонарик. Когда свет упал на картину, на бумаге проявились (вверх ногами, конечно) слова: „Мэри, горничная. Взяла из сахарницы кубик сахара. Лилия Мария Серна, хозяйка дома. Дети: Марк, одиннадцати лет, очень славный мальчик; Сьюзен, тринадцати лет, глаза голубые…“
— Как видите, он перечисляет всех, кого видит, в хронологическом порядке. Это очень удобно, знаете ли, в некоторых ситуациях…
Она подсветила картину ещё раз. Там уже успели появиться имена остальных присутствующих, в том числе был указан пятнадцатилетний Фрэнк. Краткий комментарий гласил, что он проявляет нездоровый интерес к посуде.
Лилия Мария спохватилась, но было поздно: Фрэнк распахнул дверцы серванта, у которого от резкого пробуждения закружилась голова, и он стал пошатываться, то и дело вскрипывая. Начали валиться тарелки; ведьма подскочила и стала их ловить.
— Ой, да что ж руками-то сразу… Спросить бы сначала… А если бы там дракон сидел, а?
— А что, мог? — удивился мальчик.
— Нет, он в отъезде!.. Тихо, тихо, милый, — утешала ведьма сервант.
Когда мебель снова погрузилась в сладкую дрёму, Лилия Мария продолжила рассказ:
— В семнадцатом веке картины подобного рода пользовались большой популярностью, особенно в Венеции, однако повсеместное распространение их свело маскировку на нет. Уже в восемнадцатом веке данные полотна сохранялись только как диковинка и в силу малой художественной ценности отдавались за бесценок коллекционерам. Крупнейшее собрание картин-соглядатаев погибло вместе с остальными ценностями во дворце Мусина-Пушкина во время московского пожара 1812 года. Сохранившийся список „Слова о полку Игореве“, вероятно, был выполнен одним из таких портретов. А настоящее полотно приобрела на распродаже тётушка моей тётушки во время путешествия по Восточной Европе.
Поскольку гостиная была старейшим помещением дома, сохранившим первоначальную планировку, Лилия Мария именно здесь в доступной и увлекательной форме рассказала об истории возведения и перестройке особняка, а затем через другой коридор провела экскурсантов в библиотеку.
— Ого!
— Да, неплохое собрание, — сказала хозяйка дома.
Она взяла с полки том ультраэнциклопедического формата.
— Это жизнеописания моих предков, написанные ими собственноручно, вплоть до конца девятнадцатого века.
— А дальше? — спросил отец Джейн.
— Офелия Эвридика Серна, моя тётя, не сочла по какой-то причине необходимым продолжить традицию, поэтому двадцатый век не охвачен…
— Как жаль.
— Действительно. У меня самой есть к тёте ряд вопросов… Но обратимся к книге.
И она показала им снабжённые великолепными иллюстрациями (рисунки были сделаны ещё в обратной перспективе) жизнеописания её тётушек и их кузин.
— Будет уместно вспомнить, — сказала ведьма, — и историю, которая здесь не описана.
Заносчивая тётя Барбара Ниоба, рассказала Лилия Мария, жила в доме, который стоял на этом самом месте, без малого шестьсот с лишним лет назад и разводила свиней. Когда у неё было почти два десятка питомцев, она пошла с ними в лес на прогулку и встретила там свою кузину, с которой находилась в натянутых отношениях. Барбара Ниоба стала насмехаться над родственницей, потому что у той была только пара, хоть и огромных, собак. Кузина не вытерпела и спустила их на поросят…
Тётя Барбара, безусловно, расстроилась и озаботилась вопросом защиты свиней. Поэтому новый набор поросят она стала кормить лебедиными перьями…
— Результат вы можете увидеть во дворе, — завершила Лилия Мария часовую экскурсию, приведя посетителей в прихожую.
— Спасибо, — сказали дети.
— Это было очень, очень интересно, — сказала Элизабет.
— И откуда вы только всё это знаете! — поблагодарил отец Джейн экскурсовода. — Особенно про медведя (никогда о таком не слышал!) и про этого Пушкина…
— Действительно, и что случилось с вашей дальней родственницей в пятнадцатом веке…
— Откуда-откуда, — проворчала, закрыв за ним дверь, Лилия Мария Серна, — выдумала, вот откуда.